Рассказ онлайн "Соло для контрабаса": автор - Марьяна Олейник

Я – человек, патологически неспособный к музыке.

Впервые этот приговор мне вынесли лет надцать назад на прослушивании в музыкальной школе, куда меня отвела мама в надежде сделать из своего дитятка Ойстраха в юбке.

Тетенька-экзаменаторша, надо отдать ей должное, долго и упорно пыталась обнаружить во мне хотя бы малейшую склонность к обучению игре на скрипке (или на чем бы то ни было вплоть до барабана). Тщетно! У меня не оказалось ни намека на слух, голос, чувство ритма и тому подобное. Выбившись из сил, тетенька с грустью резюмировала: "Ваша девочка патологически неспособна к музыке!"

Мама сдалась не сразу: "Вам что, ученики не нужны?" "Очень нужны, – вздохнула экзаменаторша, – но, боюсь, согласие заниматься с вашим ребенком обойдется мне гораздо дороже, чем отказ…"
Нельзя сказать, чтобы эта жизненная неудача очень меня огорчила. А вот мама, кажется, расстроилась. Наверное, в мечтах она уже слышала, как ее дочери рукоплещут лучшие залы Европы и мира…          

Второй раз эту фразу произнес – практически дословно! – мой Пашка. "Ты, Танечка, – человек, патологически далекий от музыки!" Тоже мне, патологоанатом выискался! Танечкой, кстати, Пашка меня называет, когда сердится. Может еще Татьяной, а то и Татьяной Борисовной – это означает, что мне лучше попридержать язык, чтобы окончательно не разбудить в нем зверя. Когда он не сердится, а вовсе даже наоборот, то зовет меня Танькой.

И  это не единственная Пашкина странность. Главное его отличие от большинства нормальных людей – он музыкант. Мало того, артист известного в нашей стране и даже за ее пределами оркестра – как это у них называется… камерного! Ну, в смысле, небольшого такого оркестрика, компактного, – а вы что подумали? На сцене они все свободно помещаются, и еще место остается, я сама видела!

Мой Пашка играет в этом своем оркестре на контрабасе – это такая большущая двухметровая скрипка, в руках такую никак не удержишь, поэтому играть на ней можно, только уперев ее в пол. Работа тяжелая и, прямо скажем, неблагодарная: Паша со своим конт-рабасом стоит всегда где-то на заднем плане – так что слушателям его особо-то и не видно. Однако Пашку сие обстоятельство нисколько не смущает.

– Что я хочу всем этим сказать, так это лишь то, что "контрабас просто и бесспорно является самым важным инструментом в оркестре. С этим не согласиться нельзя никак", – цитирует он. – Кто сказал?

– Очень похоже на "из всех искусств для нас важнейшим является кино", – демонстрирую я свою эрудицию. – Неужели Ленин и о контрабасах высказывался?

– Какой Ленин?! Это Зюскинд! – хохочет Пашка. – Тот самый, который "Парфюмера" написал. Эх ты, Таня Гроттер и магический контрабас!..

На "Таню Гроттер" я не обижаюсь. Какая же девушка обидится, если ее назовут колдуньей? А я дразню Пашку Смычковым. Смычков – персонаж рассказа моего любимого Чехова "Роман с контрабасом". У незадачливого музыканта, пока он купался в реке, украли всю одежду, а потом в футляр от его инструмента залезла обнаженная девица. Впрочем, тема про девиц в футлярах слишком рискованная, чтобы ее активно развивать…  

Вообще-то с Пашкой можно поговорить не только о музыке, но и… да о чем хочешь! И вовсе он не "ботаник", хоть и музыкант. И спортом занимается: поди, потягай без подготовки 10 кг живого – в смысле контрабасного – веса!

Кстати, если верить Паше (верить, как известно, нельзя никому, но ему вроде бы можно), даже в восемнадцатом веке, не говоря уже о девятнадцатом и двадцатом, были контрабасисты-виртуозы, выступавшие с сольными концертами. И их, на минуточку, знала вся Европа. Двадцать первый век в этом плане подкачал. Вот и в Пашином оркестре контрабас явно недооценили.
А еще Пашку хлебом не корми – дай провести среди меня культурно-просветительскую работу.

– Вот скажи, к какому семейству принадлежит контрабас?

– Что значит – какому семейству? – искренне удивилась я. – Твоему! Семейству Кравченко! Или он тебе неродной?

– Ответ неправильный, – улыбается Пашка. – Ну, это же так просто! Какой контрабас инструмент?

– Ударный, – отвечаю без колебаний. – Я сама видела, как ты по нему барабанил!

– Да, у контрабаса большие возможности, – соглашается мой строгий учитель. – Но все-таки принято считать, что он относится к семейству скрипичных.

– Точно, скрипящих, – не сдаюсь я. – А еще сипящих, ворчащих, визжащих, кашляющих и хрюкающих!

– Ладно уж, знаток ты мой зеленоглазый! Не забудь, в четверг мы выступаем с новой программой…

Если б я знала, чем закончится для нас это выступление, сидела бы на нем тихо, как мышь под веником. Но у меня не было ровным счетом никаких предчувствий...   

Положа руку на сердце, на концертах серьезной музыки я немного скучаю. А чего вы хотите от человека, "патологически далекого"? Поэтому, чтобы скоротать время, придумываю себе всякие невинные развлечения. К примеру, воображаю, что оркестр исполняет саундтрек к ужастику "Винни-Пух и пчелы". Пашка на своем контрабасе озвучивает, конечно же, исполнителя главной роли – медведя Винни. Скрипки – это Пятачок: "Взз! Взз! Взз!" Виолончели: "Ж-ж-ж-ж-жу!" – пчелы. Фагот, такая хрипловатая деревянная штуковина, – ослик Иа-Иа, ну и тому подобное.     

В  этот раз я, расположившись в партере, смотрела на музыкантов, усердно пиликающих на своих скрипочках и дудящих в дудки, и представляла себе их не в концертных платьях и фраках, а в джинсах и футболках, с банкой пива или кастрюлей борща в руках… От мыслей о борще в самый неподходящий момент разыгрался аппетит. Как вы понимаете, интеллигентные люди в филармонию с попкорном не ходят (а неинтеллигентных туда не заманишь). Но даже мама, собираясь в театр или на концерт, всегда кладет в сумочку пару конфеток. "А вдруг закашляюсь!" – говорит она.

Итак, достаю я из сумки конфету, практически бесшумно освобождаю ее от фантика – оркестр в этот момент как раз вошел в раж, все наяривают с удвоенной силой, поэтому моего скромного шуршанья все равно никто бы не услышал – и тут вижу, что мне пришла эсэмэска. Разумеется, перед началом, как водится, слушателей попросили отключить мобильные телефоны. Но я не настолько безмятежна, чтобы позволить себе на два с половиной часа отрешиться от всего земного. Я, скажем так, погружаюсь в искусство с оглядкой. Мало ли кому и зачем я могу за это время срочно понадобиться! Маме, сестре, коллегам, жаждущим немедленно разделить со мной ответственность за содеянное даже в мой законный выходной… Словом, я просто перевела свою "Соню" в режим "без звука".

Эсэмэску прислала бабушка. Она решила безотлагательно сообщить мне, что преодолела в "Маджонге" четвертый уровень и вышла на пятый. Я порадовалась за бабулю и тут же, как на грех, вспомнила, что только вчера скачала себе на телефон новую версию своей любимой игры. Ну да, да, есть у меня такая слабость – пусть тот, у кого ее нет, бросит в меня… булочку, лучше с заварным кремом…

В этой игре главное – собрать на бегу как можно больше золотых монеток. Сестра с презрительной гримаской сообщила, что это – позавчерашний день, но я-то в нее еще не наигралась… Рука сама потянулась к телефону. Сначала я еще контролировала ситуацию, но потом, видимо, увлеклась и потеряла бдительность. Очнулась, когда объявили антракт. Я посмотрела на сцену и – о ужас! – встретилась взглядом с Пашей, который буквально испепелял меня очами.

Проблема в том, что мне крайне редко удается скрыть от окружающих свои мысли и чувства. Мой бывший завотделом, Евгений Васильич, дай Бог ему здоровья, когда-то наставлял меня, зеленую молодежь: "Ясен пень, главный тебя недолюбливает. А ты в зеркало на себя смотрела? У тебя на лице написано, какого ты о нем мнения! Хочешь нравиться начальству – изображай подобострастие". К сожалению или к счастью, но совету старшего товарища я не вняла и ни подобострастие, ни другие страсти искусственно изображать до сих пор не научилась. Поэтому все, кому не лень, читают по моему лицу, как по открытой книге. Вот и Паша из своего угла сцены с легкостью просек, что чрезвычайно увлечена я отнюдь не их расчудесной музыкой…

Второе отделение я просидела как на иголках, а после концерта потащилась к Пашке за кулисы.

– Я бы еще понял, если б ты втихаря жевала бутерброд, – хмуро бросил он, застегивая молнию на сумке, – еда для тебя – святое (это неправда!). Неужели тебе настолько неинтересно то, чем я занимаюсь, чем я живу?  

– Интересно, Пашенька (это правда)! Да, я отвлеклась немного, извини… Но мне очень надо было… По работе…

– Не умеешь врать – не берись! – наверное, Пашка в этот вечер начал играть не с той струны.

– Да что я такого сделала? Подумаешь, преступление совершила!

– То есть тебе еще и неясно?

И тут я закусила удила.

– Мне ясно, что ты из-за ерунды устроил мне тут вырванные годы! Раз так – беги, обнимайся со своим контрабусиком! И подумай на досуге, кого ты больше любишь, его или меня, Смычков несчастный!   

Я повернулась и, стуча каблуками, прошествовала к выходу. А Пашка остался стоять.
Та-да-а-а-м.  

Конечно, на следующий день на работе у меня все валилось из рук. Пашка не звонил, я тоже выдерживала характер. Я так злилась на него и на себя, что вечером разрешила Максу проводить себя домой. Макс у нас числится менеджером по рекламе, хотя, по-моему, пользы от него в рекламном отделе, как молока от известного животного. Зато он, по причине своей смазливой мордашки (как по мне – чересчур смазливой), уверен в собственной неотразимости. Макс давно подбивал ко мне клинья, но раньше у него не было никаких шансов…

Разговор не вязался – да и о чем можно говорить с человеком, который до сих пор верит, что Моцарт и Бетховен писали рингтоны для мобильных!

Когда мы были уже в ста метрах от моего дома, я решила: как только переступлю порог, сразу позвоню Пашке и попрошу прощения за свою нелепую истерику. А вслух произнесла: "Не выходите на болота в темное время суток, когда силы зла властвуют безраздельно…"

– Что-что? Это ты о "Звездных войнах"? А причем тут болото, я не понял? – недоуменно переспросил Макс.

В этот самый момент из темноты возникли три фигуры с шарфами на лицах. В руках у них были биты.

– Деньги, цацки, давайте все, что есть, – потребовали они.      

– Пацаны, да я шо, я ниче, я вообще не при делах, – залепетал Макс и так резво дунул прочь, что "темнолицые" на пару минут растерялись. А потом стали обступать меня.

– Помогите! Полиция! А-а-а-а-а-а! – заорала я.   

– Отстаньте от девушки! – вдруг прозвучал до боли родной голос.

Как выяснилось позже, Паша после концерта заехал ко мне, чтобы… извиниться и помириться, но дома меня не застал и решил подождать возле подъезда. Не позвонил потому, что хотел сделать сюрприз. Услышав мой крик, ринулся на зов, не выпуская из рук инструмент. Сюрприз удался…

– Шел бы ты отсюда, чувачок, – процедил один из бандитов и схватил меня за воротник. Все, что происходило дальше, я почему-то видела, словно в замедленном кино. Вот Пашка поднимает контрабас и опускает его на голову вцепившегося в меня хулигана. Одновременно раздаются треск и вопль, нападавший кулем валится на землю. Другой в это время наотмашь бьет битой Пашу… Из-за угла торжественно, сверкая синими мигалками, выезжает полицейская машина и сразу же откуда-то наплывает вой сирены скорой помощи…

В  палату меня пустили только через пару часов.

– Таня, – скорее выдохнул, чем произнес Пашка, открывая глаза.

– Я здесь, Пашенька, я с тобой, – борясь с подступившим к горлу комом, пробормотала я.

– Ты как?

Что за человек, сам едва очухался, а обо мне беспокоится!

– Со мной все в порядке, что мне сделается.

Ох, как я ругала себя за нашу дурацкую ссору и собственное идиотское поведение! 

– А как он?

– Кто, Паш? Тот отморозок, которого ты отделал? Он надолго запомнит, как нападать на интеллигент-ных людей!

– Не-е, – Пашка помотал забинтованной головой и поморщился. – Мой инструмент, что с ним? 

– Ты только не волнуйся, Пашенька, тебе нельзя волноваться! Он… немножко сломался. Немножко сильно испортился, Паш. Нет, не в щепки, попробуй такую бандур… такой… большой инструмент в щепки разломать, это ж какую силищу надо иметь… Но мне кажется… хоть я в них, в скрипучих этих, мало что понимаю, ну, ты знаешь, Паш… Но я отчего-то думаю, что его пока нельзя будет, ну, как бы это сказать, использовать… по прямому назначению…

Но ты не переживай, Пашенька! – я испугалась, что столь печальное известие нарушит хрупкую стабильность Пашкиного состояния, и торопливо ухватилась за его руку. – Мы… мы купим тебе новый контрабас, Паш! Еще лучше старого! И еще я… знаешь, я найду самого хорошего композитора и закажу ему этот, как его… оркестр для контрабаса с концертом… то есть концерт для контрабаса с оркестром, вот! С вашим оркестром! "Солист – Павел Кравченко!" Правда, звучит? И ты будешь самый главный, будешь стоять в центре сцены, такой красивый, во фраке, с бабочкой, и играть – как ее там – сюиту, да? И ваш дирижер будет пожимать тебе руку, и все вокруг – и зрители, и музыканты, коллеги твои – будут тебе аплодировать! И не отпускать за кулисы, и дарить букеты, много букетов! А я буду сидеть в первом ряду, хлопать громче всех и очень-очень тобой гордиться!..

Пашка некоторое время молчал, даже глаза прикрыл. А потом слабо улыбнулся.

– Можно и без букетов, – он отнял у меня свою руку и попытался вытереть мою щеку, которая почему-то оказалась совсем мокрой. – Ты только не бросай меня, Танька! А еще я должен признать – ты была права…

Я – права!? – поразилась я. Похоже, он таки еще не совсем пришел в себя. – Когда?!

– Когда говорила, что контрабас – ударный инструмент…