Рассказ онлайн - "Если выпало в империи родиться…": автор Вик Мартиросян

Батуми. Утро. Солнышко. Просыпаюсь и слушаю звуки нашего двора. Вот раздаются размеренные удары прута, со свистом рассекающего воздух, и приземляющегося во что-то мягкое. Это тетя Сейран разложила на большой простыне под своим балконом выстиранную шерсть из одеял и, стоя на коленях, лупит по ней что есть силы специальной палкой, чтоб сделать шерсть невесомой и пушистой. Иракли за стенкой крутит новый ELO. У него огромная коллекция фирменных пластинок, он привозит их из-за границы и очень любит громко слушать. Тамази рассказывал, что он видел даже запрещенный «Dschinghis Khan»! Брешет, наверное. Скрипит ржавый подшипник – это тетя Натела из квартиры над нами вешает белье. Оно веселыми флагами расцвечивания полощется на всю ширину двора на привязанной к столбу проволоке. Вот грузовая машина сдает задним ходом – это привезли в наш магазин под домом свежий хлеб и «Боржоми». Сейчас начнут греметь стеклом в ящиках. В другой комнате из окна, выходящего на улицу, слышен топот копыт лошадок, везущих фаэтон. Фаэтоном управляет Помидор. Краснощекий молчаливый здоровяк в костюме кинто. Его весь Батуми знает.

В распахнутую дверь огромной лоджии, на которой мы живем с апреля по октябрь, врывается карнавал запахов – жареный кофе, чеснок, киндза, орехи, рейхан, свежий тонис пури, хмели-сунели и еще что-то очень приятное и субтропическое. Как же хочется кушать! Бабуля каждый день балует чем-то вкусненьким. Сегодня на завтрак мои любимые печеные пирожки. И когда она все успевает?

После завтрака мы идем с дедой в мореходку. Там его все помнят и любят. Мужчины почтительно раскланиваются. Женщины норовят обнять. Мы покупаем с ним в буфете сочинскую сметану, которую специально отложили «для Виктор Андреича», и направляемся в библиотеку. Библиотека мореходки – это совершенно необыкновенный мир, завораживающий своей таинственностью, тишиной и запахом книг. Библиотекарь тетя Юля Пайлодзе тоже обожает деду и искренне радуется когда мы приходим вместе. Она излучает покой и доброжелательность. Тетя Юля живет в нашем доме. Она прошла всю войну и у нее много наград. Все пацаны нашего двора ее очень уважают. И я ее люблю – она уютная. 

Я хожу между высоченными стеллажами, разглядываю какие-то старинные фолианты с диковинными корешками. До них не дотянуться, а так хочется посмотреть. Там непременно должно быть что-то интересное. А еще, когда я сюда прихожу, мне всегда кажется, что где-то там, у дальних стеллажей в углу, наверняка должна быть полка с книгами, которую можно надавить, и откроется потайная дверь, а за ней винтовая лестница, уходящая вниз к маленькой комнатушке, с выцветшим гобеленом на стене и канделябром в паутине. Там хранится большая старинная пыльная книга. Если сдуть пыль и осторожно ее открыть, то на 347 странице, под тонким прозрачным листом кальки будет цветная карта сокровищ, спрятанных турецкими янычарами на месте нашего Пионерского парка под старым эвкалиптом. Давным-давно. Лет 60 назад. Или даже все 70!

Вынырнув из этих мыслей, я выбираю себе «Борьбу за огонь» Жозефа Рони-старшего и иду глазеть в большое окно, которое выходит на Пионерский парк с зоосадом. В окне из всех обитателей зверинца виден только пони Вася, которому целых 36 лет! Как моему папе. Васька любит белую булку и яблоки. Раньше он катал деток, но теперь на пенсии. Мне всегда интересно поглядеть как он спит. Говорят, стоя. Вот вырасту, пойду гулять ночью и обязательно посмотрю на спящего Ваську.
Деда берет себе пару «Роман-газет» и несколько толстых журналов, мы прощаемся с тетей Юлей и покидаем это царство тишины и спокойствия.

Выйдя из мореходки, переходим дорогу, и по скверику идем к газетному киоску напротив дельфинария. Крошечная киоскер с копной крашенных хной волос и недоверчиво-осуждающим именем Нуну привычно интересуется: «Как дела у молодого человека?». Внимательно выслушав мой ответ, выдает нам отложенные «Неделю», «Футбол-Хоккей», «Известия» и «Пионерскую правду».
Деда раскрывает на ходу газетку, а я несу добытые в библиотеке трофеи и с удовольствием отмечаю, что море сегодня спокойное и голубое – надо будет сходить.
Спустя 5 минут, подходим к дому. Я забегаю в магазин за ароматным тонис пури с поджаренной корочкой и вхожу во двор.
Толпа пацанов уже призывно стучит мячом, мелкий Бесико с прической Анжелы Дэвис, еще не видя меня, но заметив на балконе мою бабулю, кричит: «Цёця Лиза! А Витка выдит? У нас с трэцим домом атвецтвэнни матч чэрэз пьяц минут! Он што забыл?»

Пулей лечу домой. Жую, переодеваясь на ходу. Перелезаю через забор в мореходку, стараясь не испачкаться в тавоте, которым вымазаны верхние решетки – чтоб курсанты не бегали в самоход.
В мореходке шикарное футбольное поле с железными воротами, на которых даже сетки есть! Если не сильно орать, то дежурный по училищу не прогонит. Но только если дежурит не Шварцман. Если Шварцман – тогда все! Мы не кричим: «Атас!», или «Локша!». Мы кричим: «Шварцман!». Он появляется всегда в самый неподходящий момент, чаще всего на самом интересном месте, и всех выгоняет. Всем игрокам обеих команд одновременно показывает красные карточки. Гад! Вот уж правда, Шварцман – Черный Человек! И где только такие берутся?
Но сегодня обходится без него. Час веселой беготни. «Ауф, настоящий ФИФА-мьяч!», что еще раз подчеркивает непримиримость соперников и принципиальность матча! «Три корнера-пЕнал». «Серго-сеофант, не было там нападения на вратаря!». «На поле не материться! Кто заматерится, того я…!». «Клянусь матери, он сам упал!». Всё! Грибоедова 5 выиграла у Грибоедова 3! Об этом событии, безусловно, сложат песни и напишут героический эпос. Ну, дня 2 уж точно будут судачить.

После обеда всей командой идем отмечать триумф на море. Возле пирса ныряем за мидиями. Жарим их на большом куске железа, прямо на пляже. Смущенно пялимся на москвичек с турбазы. Спорим кто из них красивее.
Возвращаемся во двор. Я кричу бабуле, что вернулся, и мы с Генкой Пономаревым, Карькой Есаяном, Толькой Ершовым и Артуром Симоняном забираемся на крышу газовой будки. Старая крыша, вся в пятнах черной смолы, отдает нам накопленное за день тепло. Я пересказываю мальчишкам содержание шагинянского «Месс-Менда» до самых сумерек, пока нас не зовут по домам.
Перед сном съедаю банку бабулиного мацони. Мы сидим втроем с бабулей и дедой на лоджии, не зажигая света. Из-за близости Пионерского озера и дельфинария на свет обычно слетаются полчища злобных субтропических комазавров. Завтра в Москве открывается Олимпиада. Договариваемся с дедой пойти смотреть открытие к Александру Николаевичу Ананишвили на пятый этаж. У него большой цветной телек.

Деда растапливает маленькими дровишками водяную колонку, и я смываю с себя морскую соль, пятна смолы и приятную усталость. Довольный опускаюсь в накрахмаленные простыни. Беру «Борьбу за огонь», но глаза слипаются и мысли путаются. Я вспоминаю как сегодня возле турбазы на меня смотрела красивая девочка лет тринадцати. Или мне показалось? Сегодня был отличный день. И завтра будет такой же. А когда закончится Олимпиада, бабуля нажарит котлет, сделает икру из синеньких и мы все вместе поедем на Зеленый Мыс! Там даже бамбуковая роща есть и пруд с золотыми рыбками! Эх!!! Мне 11 лет. Эндорфин вырабатывается килограммами. Только середина лета. Впереди еще полтора месяца каникул! И вся жизнь!
И, засыпая, я жмурюсь котом, представляя, какая она у меня будет счастливая…

…Я родился в Батуми. И половину детства провел там. Первый человек, который встретил меня на этом свете, была наша соседка акушерка – тетя Сулико Сванидзе. Первый язык, который я услышал, придя в этот мир, был грузинский. И пусть я его давно забыл, это язык моего детства. Язык моих друзей и соседей. И хоть всю жизнь думаю на русском, я люблю людей, которые говорят на этом языке.

Бесико с прической Анжелы Дэвис, так толком и не вырос, к тридцати годам умер от передозировки. Мераб с Грибоедова 3 и Серго с Пионерской, говорят, погибли на одной из войн. Половина нашего двора расселилась по всему миру. Моя бабуля так и не успела переехать в родную Одессу и похоронена вместе с моим обожаемым дедом на кладбище в Хелвачаури. Я не был на их могиле с 91-го года. Но раз в неделю я вижу во сне двор моего детства. И кладу красные гвоздики на могилу моих стариков. С годами уходит острота ощущений, притупляются чувства, блекнут эмоции. Задор и оптимизм, присущий юности, теряется в морщинках. Пышная шевелюра, по примеру одуванчика, становится белой и облетает. Ощущение счастья, как говорил герой Зиновия Гердта в «Месте встречи…», съеживается, сжимается внутри, пока не становится маленьким, как камень в почке.  И вот, спустя столько лет, когда, казалось бы, замозоленную душу трудно чем-то удивить, случайно в интернете натыкаешься на видео тбилисского застолья. И незнакомые, но такие родные грузины поют на четыре голоса так, как могут петь только ангелы у Престола Божия! Мамочки мои родненькие!!! Да что же это?! Катарсис! Чувства пронзительны! Внезапно ощущаешь дзенское «здесь и сейчас»! Сатори! Если бы я был буддистом, то непременно в этот момент стал бы Буддой! И приветом из детства возникает это, почти уже забытое чувство полноты жизни. И солнышко растекается по телу. И думаешь, что, в 44 еще почти полжизни впереди. И жмуришься котом, представляя, какая она у меня будет счастливая…

Вик Мартиросян

Из сборника рассказов Вика Мартиросяна «Полторы дюжины правдивых историй и одна неправдивая».
Книга издана в рамках интернационального медиа-проекта TheNorDar (thenordar.com).

Опубликован в журнале «Единственная», 11/2014

_{фото shutterstock}

_{рассказ онлайн}